Алипий (Константинов)

Писатель Василий Немирович-Данченко во время своих путешествий по Российской империи встречался с Алипием в валаамской мастерской и описывал его как маленького, тщедушного человека, у которого золотистые волосы «на голове шапкой стоят, и никаким гребнем не разберёшь», с грустными добрыми глазами и бледным, кажущимся измученным лицом[34]^[35][36]. Он также отмечал авторитет, которым пользовался совсем юный инок у братии монастыря. Один из монахов так отозвался в его присутствии о живописце: «даровал ему Господь талант на пользу братии, — такой талант, коему и светские громогласные художники вотще позавидовать могут!». Когда писатель захотел лично познакомиться с Константиновым и посмотреть его работы, то он «сконфузился, покраснел, заторопился»^[35][36]. Художник признался писателю, что после того, как задумывает картину, никогда не приступает сразу к исполнению своего замысла, ожидая вдохновения от Бога^[37][36].

Немирович-Данченко был потрясён тем, как монастырь поощряет работу иконописца, — Константинову выписывали французские и английские «иллюстрации» на те сюжеты, над которыми он уже закончил работать. Публицист писал в книге «Мужицкая обитель»:

«Обидно и досадно становится за него. Живая душа, бьётся. Даже ещё хуже — не бьётся, а примирилась, считает место это лучшим на всей земле, а рясу свою и скуфейку — высшим счастьем… Понятно, если талант мало-помалу заглохнет. Скоро эти грустные глаза погаснут, а живое, выразительное лицо, на котором постоянно сменяются впечатления, примет сухую иноческую складку, — тогда и чистые линии рисунка огрубеют, нежные краски поблекнут, в фигурах умрёт жизнь, а из художника, обещавшего многое, выработается простой шаблонный иконописец…»

— Василий Немирович-Данченко. Мужицкая обитель^[38][39]

Писатель отмечал «женственную мягкость» иконописного стиля Алипия^[34], называл его «Валаамским Рафаэлем»^[35][36]. Несмотря на внешнюю хрупкость и специфику художественного стиля Алексей Константинов был настойчив и решителен: по утверждению Немировича-Данченко, одной из причин ухода в монастырь Алипия стал конфликт с родителями, которые не хотели видеть сына иконописцем^[34], избивали его^[40][39]. Большакова заметила, что Алипий выполнял те храмовые росписи, которые имеют в основе своей сложное символико—догматическое содержание^[41].

Алипий состоял также членом комиссии по возведению каменного соборного храма с колокольней^[6][7]. В бумагах Алипия сохранился набросок неизвестного акафиста Божией Матери, который, по мнению протоиерея Геннадия Беловолова — биографа Алексея Константинова, составлял сам иконописец^[42].

Алексей Константинов проявил задатки к изобразительному искусству в подростковом возрасте, что не находило понимания у родителей. Склонность юноши к живописи привлекла внимание монастырского начальства (В. Р. Рывкин утверждал, что Алексей Константинов ещё до прибытия в Валаамский монастырь был иконописцем^[43]) и он был определён в иконописную мастерскую^[44].

Обучение живописи

Исполнявший обязанности игумена казначей монастыря Ионафан направил Константинова на обучение в Императорскую академию художеств^[24]. При содействии ректора Академии Фёдора Иордана (писатель, журналист и краевед Анатолий Бахтиаров видел в мастерской Алипия на Валааме портрет Фёдора Иордана с дарственной подписью^[45][46]) он был зачислен. В документах Императорской академии художеств его имени нет, и биограф иконописца Геннадий Беловолов предположил, что Константинов был вольнослушателем^[24]. Иконописец предположительно проходил обучение с 1879 по 1882 год, эти даты реконструировала в своей кандидатской диссертации Большакова, исходя из того, что в 1878 году Константинов ещё находился на Валааме и именно в этом году написал там Валаамскую икону Божией матери, а в 1882 году он получил от Академии наук серебряную медаль, но не в личном порядке, как было принято, — Константинов снова находился на Валааме, и медаль была ему сюда прислана Академией^[44]. Малую поощрительную серебряную медаль Алексей Константинов получил за работу на тему священной истории, показанную на академической выставке в 1882 году^[7][3]. Доктор искусствоведения Ирина Бусева-Давыдова считала награду свидетельством немалой одарённости юноши^[47]. Бахтиаров в очерке «Валаамская обитель» утверждал, что данная награда была присуждена Константинову за «рисунок» «Рождество Христово», который он лично видел на Валааме^[45][48]. Закончить Академию художеств Константинов не смог по состоянию здоровья^{[3][47][37][39]}. По другой версии, причиной стало отсутствие средств^[24].

Алипий как иконописец

Занимаясь иконописью, Алипий не оставлял светской живописи и поэзии. Часто он уходил в лес на этюды («писать в безмолвии природу Божью»)^{[Прим 7]}. Игумен Ионафан видел в этом опасность для монаха. Когда он назвал Алипия лентяем, то художник ушёл из монастыря на два года^[29]. Большакова реконструировала на основе переписки игумена Ионафана датировку этого события — 1889—1890 годы^[49] (по Беловолову — 1889—1891 годы^[50]). Геннадий Беловолов обнаружил в архиве Ново-Валаамского монастыря документы, позволившие точно датировать это событие. В августе 1889 года Константинов отпросился на два месяца в Рыбинск «для свидания с родными», но в назначенный срок не вернулся. Он подал церковному начальству прошение о переводе в один из монастырей Ярославской губернии. Дело дошло до обер-прокурор Святейшего синода Константина Победоносцева, который лично встретился с иконописцем в Троице-Сергиевой пустыни вблизи Санкт-Петербурга летом 1890 года. Победоносцев вошёл в положение Константинова и рекомендовал удовлетворить его просьбу^[51]. В это время Константинов испытывал проблемы со сном, мучился укорами совести. Он вынужден был вернуться в обитель и просил прошения у игумена^[29]. Некролог Алипия, опубликованный в журнале «Исторический вестник», упоминает, что, уже будучи монахом, Алипий получил первую награду за композицию на одной из академических выставок. Автор некролога не уточняет время получения этой награды^[52].

Алипий создал фресковые росписи в храмах и скитах Валаама, написал большое число икон^[6]. Его сотрудниками в работе над иконами были игумен Гавриил и иеромонах Лука^{[Прим 8][Прим 9]}. Доктор филологических наук Леонид Резников считал, что именно Гавриил был вдохновителем росписей валаамских храмов и часовен, «примером неистовой работоспособности», но в силу отсутствия у него профессионального образования художника он не мог играть роль руководителя подобных работ^[55]. По мнению некоторых искусствоведов, творчество трёх иконописцев положило начало особому валаамскому иконописному стилю (кандидат философских наук Виктор Кутковой не считает возможным выделение такого стиля и настаивает на различии только «творческих манер» отдельных мастерских в рамках иконописи этого времени^[56])^[26]. Одной из первых работ Алипия стала роспись скита Всех Святых^[57]. Константин Случевский, побывавший на Валааме в 1887 году, застал иконописца за работой над фресками этого храма. Он писал: «Церковь только отделывается, и внутренность её занята лесами; стены и купол расписывает монах, бывший ученик фигурного класса Академии художеств… особенно хорошо удаётся ему изображение всех небесных сил бесплотных в куполе»^[23].

Роспись Спасо-Преображенского собора в 1891—1896 годах Алипий воспринимал как главное дело жизни. Он написал иконы для пятиярусного иконостаса верхнего храма Преображенского собора (Большакова называла его четырёхъярусным и считала Алипия главой группы художников, выполнявших иконы для него^[57]). Его кисти в соборе принадлежат настенные росписи «Преображение Господне» (эту фреску особо отмечал путешественник, побывавший в храме в 1908 году, называя её «чудесной»^[58]), «Вознесение Христово», «Сретение Господне», «Ветхозаветная Троица», «Воскресение Христово» и некоторые другие, созданные в верхнем храме Преображенского собора^[6][53], выполненные в 1893—1896 годах. Росписи нижнего храма святителей Сергия и Германа Валаамских, над которыми Алипий работал в 1891 и 1892 годах, не сохранились^[59]. Современники приписывали Алипию иконы Божией Матери Троеручицы и Святителя Николая, написанные для монастырской трапезной^[60].

Виктор Кутковой относит творчество иконописца к академическому стилю в иконописи, для которого характерно «живоподобие» — иконописец пытался выразить мистическое начало, но выражал свои мысли на языке мирской живописи, «тайны небесные пытался пояснить земными реалиями» (в общем ракурсе проблема влияния петербургской, в первую очередь академической живописи, на валаамскую иконопись рассмотрена в статье архимандрита Арсения^[61]). Заслугой иеромонаха Алипия он считает обращение к иконографическому опыту живописцев прошлого, чтобы «традицией превозмочь преходящее»^[56].

Внутренний мир и спокойствие отражались на иконах Алипия. Его творчество называли на Валааме «духовным прозиранием небесновечной красоты»^[6]. Алипий долго обдумывал свой замысел, начинал работу над иконой, когда ощущал действие благодати Божьей, писал её с молитвой, работал длительное время^[29]. Об Алипии писали русский писатель, путешественник и журналист Василий Немирович-Данченко, писатель, публицист, представитель консервативно-христианского направления общественной мысли Иван Шмелёв (сохранивший рассказ монахов Валаама об отходе Алипия от мирской живописи^[13]), кандидат богословия и будущий архиепископ, иеромонах Дамиан, русский поэт, писатель, драматург, переводчик Константин Случевский. Для одних его творчество было эталоном мастерства и глубокого постижения смысла иконы, как для иеромонаха Дамиана, для других стало символом угасшего в монастыре таланта (как у В. Немировича-Данченко)^[15]. Ещё более полемично выразил вторую точку зрения Иван Шмелёв в своём раннем очерке «На скалах Валаама» («За гранью мира»): «Валаам могучей рукой дисциплины, которая леденит мысль, сжал талант… душу брата Алексея, теперь отца Алипия, пришиб художника»^[14], правда, в более позднем произведении «Старый Валаам» он оценивал жизнь иконописца уже по другому: «Алипий ищет в ликах Господень Свет… подвиг высокий принял. Никакое это не порабощение, а воодушевление. Нетленное пишет, небесно-вечную красоту»^[13].

Иеромонах Дамиан так оценивал творчество и деятельность иконописца:

«В преимущественной мере это можно сказать^{[Прим 10]} об умершем в сентябре^{[Прим 11]} валаамском иконописце, управлявшим художественной мастерской в валаамском монастыре около четверти века, о. Алипии. В новом Валаамском соборе и скитах есть много работ покойного, производящих глубокое впечатление. Влияние иконописца признаётся громадным, так как Валаам — учитель иконописи на весь русский Север»

— Иеромонах Дамиан. Проблемы и недостатки мастеров живописцев^[9]

Часто Алипий применял в иконах золочёные фоны с орнаментальным рельефом (иконы для иконостаса Успенской церкви, «Валаамская икона Божией Матери» и Господа Вседержителя, находившиеся в иконостасе Смоленского скита, иконы для иконостасов верхнего и нижнего храмов Спасо-Преображенского собора). Большакова предполагала, что этот приём был перенят Алипием от иконописца

В. М. Пешехонова, который активно работал в монастыре в то время, когда Алексей Константинов только стал послушником на Валааме. Пешехонов делал орнаменты методом чеканки или цировки по золоту, а Алипий нанесением объёмного рельефа по левкасу с последующим золочением^[63].

Большакова в своей диссертации отмечала, что Алипий сочетал характерные для воспитанника Академии художеств навыки и приёмы (в композиции и колористике) и знание иконописной темперной техники. Исследовательница предположила, что работы Алипия выполнены в смешанной технике, в основе которой лежит «исполнение тонального рисунка и цветового подмалёвка темперными красками с последующими лессировками маслом». Этим достигнута плотная эмалевидная поверхность «с необыкновенно тонким свечением красок из глубины лессировочных слоёв». Иконопись Алипия не потускнела за прошедшее столетие. Особенно, по мнению исследовательницы, поражает отделка в деталях: тщательность и трепетность золотых кудрей Архангела Гавриила, развевающиеся складки лёгкой ткани хитона и мягкость письма пальцев рук и ног Архангела и Богородицы^[64]. Живопись Алипия отличает светлый, мягкий и нежный пастельный колорит, что иногда объясняют особенностями природы Валаама, объёмный рисунок^[32].

Некролог иконописца отмечал, что будучи связан

иконописным каноном, Алипий «не мог развить в себе сильного красочного чувства, колорит его работ робок и наивен, но тем ярче выступают достоинства его как художника с редкой мощью и правильностью строгого рисунка». Автор заметки назвал его «ещё неизвестным и мало оценённым Фра Анджелико». Его работы, по его мнению, производят «глубокое, тёплое, задушевное впечатление»^[52].

Учитывая неравноценность фресковых композиций, приписываемых Алипию, по мастерству исполнения, Большакова предположила, что, вероятнее всего, Алипий часто только руководил учениками, а сам писал лишь центральный образ Иисуса Христа^[65][53]. Для его фресок характерно близкое к иконописи решение:

«отсутствие глубины пространства (условный или символический золотой фон), размеренность движений и бесстрастность действующих лиц, вневременность действия. В то же время трактовка фигур — их удивительная скульптурность и свобода, с которой они нарисованы, точное и мягкое распределение складок одежд и академическая техника письма в целом, пастозная на свету и лессировочная в тени с локальным распределением цветовых пятен — со всей очевидностью говорят о том, что их автор был также хорошо знаком и с академической школой живописи»

— Светлана Большакова. Иконы и настенные росписи Валаамского монастыря XVIII — начала XX веков^[65]

Фресковые росписи Алипия выполнены в византийской технике воско-клеевой темперы. В составе связующего красочного слоя использовались:

пунический (омыленный) воск, осетровый клей и пчелиный мёд. Живопись выполнялась по сухой штукатурке, на которую предварительно наносилось несколько слоев клее-мелового и гипсового грунта, а между слоями грунта поверхность промазывалась клеем. Такая техника давала устойчивость краски в условиях повышенной влажности Валаама. Колорит росписей со временем не изменился^[66].

Самой известной работой Алипия стала Валаамская икона Божией Матери. Икона была написана в технике, сочетающей использование темперы и масляной живописи[67]. Алипию во время её создания (1878 год^[68][67]) было 26 лет. На Валааме икона получила название «Местная Валаамская». В нижней части иконы настоятелем Валаамского монастыря игуменом Гавриилом была вложена частица ризы Богоматери. Списки с иконы Алексея Константинова имеют надпись «Образ и подобие чудотворного образа Валаамской Божией Матери»)^[69]. Икона часто относится исследователями к иконографическому типу «Одигитрия». Они отмечают царственное положение Марии, держащей Младенца, её торжественность, которая напоминает иконы Богородицы, связанные с византийским императорским двором^[70][71].

Большакова считала иконографию иконы самостоятельной, но опосредованно связанной с образом «Никопея» («Победотворной»)^[72]. Она отмечала также желание Константинова приблизиться к идеалу, которым в то время считался образ «Сикстинской мадонны» Рафаэля Санти — в композиции «ощущается начало или продолжение некоей сюжетной линии, зритель как бы наблюдает за действием, развивающимся во времени: движения фигур Богородицы и младенца передают мгновенное состояние, которое вот-вот изменится, то есть действие протекает в рамках изменяющегося времени и пространства»^[73].

Большакова замечала, что золотой фон с орнаментом в виде лилий (которые являются символом чистоты) подчёркивает неземную природу пространства, жесты Богородицы и младенца вписываются в круг (символ вечности). Композиция иконы подчёркивает не земной аспект бытия Богородицы и Спасителя, как это характерно для церковной живописи XIX века, опиравшейся на западноевропейские образцы, а литургическое значение образа, что свойственно византийской иконе^[74].

Иконография этой иконы, по мнению Елизаветы Корпелайнен, не цитирует древние образцы, но соединяет элементы византийского иконографического извода «Никопея» (на подобных иконах Богородица держит Иисуса перед собой, словно щит) с иконописным типом «Великая Панагия» (на таких иконах Богоматерь изображается в полный рост c Иисусом на её лоне)^[69].

Иконографическими образцами для Валаамской иконы Божией Матери Кутковой считал мозаику в апсиде из церкви Успения в Никее и мозаику «Богоматерь между императором Иоанном II Комнином и императрицей Ириной» (1118 год, южная галерея собора Святой Софии в Константинополе). В научных статьях высказывалось предположение, что Алипий мог совершать паломнические поездки, во время которых получил возможность познакомиться с этими иконографическими типами^{[Прим 12]}. Елизавета Корпелайнен этот факт считала спорным, так как Валаамская икона Божией матери отличается от канонических образцов в смысловых деталях и связана с ними только общими чертами и ассоциативно. Она утверждала, что образцом для неё служили иконы-картины художников-академистов в храмах Санкт-Петербурга и его пригородов^[56][69].

Богоматерь изображена в полный рост на облаке в золотом сиянии, она поддерживает младенца-Христа рукой, скрытой под накидкой снизу, а другой рукой — спереди. Богоматерь словно прикрывает его от будущих страданий. Стопы Богоматери изображены без обуви (что финская исследовательница отмечает как оригинальный элемент в православной иконографии^[70]). Правая рука Христа благословляет, в левой он удерживает державу, увенчанную крестом^[69].

С середины 80-х годов Алипий исполнял обязанности главы монастырской иконописной мастерской. В её состав входило двенадцать монахов и послушников[75]. История иконописной школы Валаамского монастыря вызывает споры среди исследователей. Так некоторые издания утверждают, что она была организована только в 90-х годах XIX века в связи с необходимостью оформления строящегося Спасо-Преображенского собора. Финские исследователи и В. Р. Рыбкин связывали её возникновение с именем студента Академии художеств

В. А. Бондаренко. Светлана Большакова, исходя из анализа писем игумена Ионафана в Духовную консисторию, установила, что валаамская художественная школа к концу 80-х годов уже существовала, её возглавлял в это время именно Алипий, но обучался в этой школе до 90-х годов «весьма узкий круг лиц». Она предполагала, что школа была основана не самим Алипием, а несколько ранее — оставшимися в монастыре воспитанниками Академии художеств

Александром Машковым и

Иваном Ивановым^[10].

Большакова отмечала как удивительный факт, что игумен Гавриил, сам — иконописец, в дневниковых записях часто упоминает не Алипия, а другого художника, преподававшего в школе — иеромонаха Луку. Алипия же игумен в дневнике называет только один раз без связи с иконописью, указывая день его рукоположения в иеромонахи. Искусствовед объясняла это обидой Гавриила на временный уход Алипия из Валаамского монастыря ещё при игумене Ионафане^[76]. В книге «Описание Валаамского монастыря и скитов его», вышедшей в 1904 году, два иконописца упоминаются как руководители разных отделов художественной школы в монастыре, Алипий — иконописного, а Лука — живописного^[11]. Бусева-Давыдова утверждала, что игумен Гавриил счёл необходимым «преобразовать иконописную мастерскую монастыря в художественную школу академического типа». Она объясняла это «исключительно важными для монастыря работами по написанию икон и росписи интерьеров главного собора»^[47].

Роль Алипия как педагога современник называл «огромной», указывая, что обучение у него прошли «сотни учеников-иконописцев»^[52].

Большинство валаамских икон имеют стандартную надпись: «трудами иноков Валаамского монастыря», что затрудняет их атрибуцию в настоящее время. Только две из сохранившихся икон, созданных иеромонахом Алипием, подписаны — икона Сергия Радонежского и Коневская икона Божией Матери. В фондах музея Ново-Валаамского монастыря был найден рисунок с подписью Алипия (Большакова приписывает ему также неподписанный рисунок «Тайная вечеря»^[65]). Остальные произведения, предположительно созданные Алексеем Константиновым, определяются благодаря характерным особенностям его художественной манеры^[10].

Валаамская икона Божьей матери была на некоторое время забыта и помещена в хранилище в заброшенной церкви Святого Николая, пока по молитвам к ней не получила исцеление от недуга жительница Санкт-Петербурга

Наталья Андреева^[67][77]. После этого началось почитание иконы, среди высоко чтивших её были великий князь Николай Николаевич Младший и его брат, великий князь Пётр Николаевич. Для Николая Николаевича в иконописной мастерской Валаама был выполнен список Валаамской иконы. После вступления России в Первую мировую войну Николай Николаевич, ставший Верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими силами Российской империи, пожертвовал монастырю тысячу рублей, «с тем чтобы капитал этот оставался неприкосновенным, а проценты от него были употребляемы на вечное возжжение лампады перед образом Пресвятыя Богородицы Валаамския»^[77].

До 1940 года икона оставалась на Валааме, который отошёл после 1917 года к Финляндии, а в 1940 году икона была увезена валаамскими иноками в Финляндию, где был основан новый монастырь, названный «Новый Валаам»^[67][78]. С того времени Валаамский образ Божией Матери находится там в Преображенском соборе. В России в Валаамском монастыре находится чтимый список иконы, созданный валаамскими монахами в 1900 года (находился первоначально в часовне Валаамского монастыря на Васильевском острове в Санкт-Петербурге, в 1932 году он был перенесён в церковь в честь Смоленской иконы Божией Матери на Смоленском кладбище)^[78]. Большакова отмечала его сходство с творческой манерой Алипия, но авторство его, с точки зрения исследовательницы, «вызывает вопросы»: с одной стороны, иеромонах Алипий был ещё жив и действительно мог исполнить копию знаменитой иконы сам, с другой стороны — «живопись и рисунок более жёсткие, нежели в оригинале, и тип лика несколько изменён, хотя и имеет много общего с другими работами» Алипия^[79]. Геннадий Беловолов воспринимал этот список как работу самого Алипия и считал его одним из последних его произведений^[42].

В монастыре находится церковь во имя Валаамской иконы, для которой написана точная копия образа^[78]. Большакова писала, что в Ново-Валаамском монастыре (кроме чудотворного оригинала) экспонируются две иконы Господа Вседержителя, одна из которых была создана как парная для Валаамской иконы Божией Матери и находилась в иконостасе Смоленского скита, и ещё одна копия с Валаамской иконы Божией Матери. Она считала, что характер иконописи даёт возможность предположить для этих двух икон авторство Алипия^[79]. 13 июля 1997 года в связи со столетней годовщиной явления Валаамской иконы Божьей матери указом патриарха Алексия II было установлено празднование иконе^[18].

Кандидат архитектуры Виктор Рывкин считал, что росписи Алипия в куполе верхней церкви скита Всех Святых (1887) были утрачены^[80], но главный хранитель Валаамского музея Л. Н. Печёрина в статье о творчестве художника утверждала, что они сохранились^[7]. До нашего времени дошли только отдельные композиции художника на стенах Спасо-Преображенского собора (правда, степень их сохранности оставляет желать лучшего, а большая часть росписей погибла^[81]), а также некоторые иконы для иконостасов Валаама (выполненные в середине 1890-х годов). Иконы «Деисус» и «Господь Саваоф» из Спасо-Преображенского собора были для реставрации направлены в фонды музея. Художник-реставратор В. П. Макаров восстановил красочный слой. В 1994 году они были возвращены в монастырь, «Деисус» был помещён в киот над ракой преподобных Сергия и Германа. Икона «Господь Саваоф» была возвращена в иконостас^[7]. В настоящее время она находится в алтаре Никольского скитского храма^[82].

На основе упоминания у Василия Немировича-Данченко названий увиденных им в мастерской художника композиций Большакова приписывает Алимпию два холста («Исцеление прокажённого» и «Мытарь Закхей на дереве, приглашающий Христа»^[83]), датированные 1881 годом, но без имени художника, которые хранятся в Ново-Валаамском монастыре в Финляндии. Живопись обоих, по её мнению, несёт отпечаток творчества Алипия^[34] — контрастный передний план противопоставляется мягкому пастельному заднему плану^[83].

•  

  Мытарь Закхей на дереве, приглашающий Христа (фрагмент). 1881. Ново-Валаамский монастырь

•  

  Господь Вседержитель. Ново-Валаамский монастырь

•  

  Этюд натурщика, 1895. Ново-Валаамский монастырь

•  

  Богородица с Младенцем на троне (фрагмент), 1896. Ново-Валаамский монастырь

Комментарии

Источники